Махнева О.А. Воспоминания о Павле Николаевиче Шульце

В 1945 г,, когда в Симферополь приехала Тавро-скифская экспедиция, я впервые увидела Павла Николаевича Шульца. Базировалась экспедиция в краеведческом музее, где работала моя мама и где ежедневно после школы была и я. Тогда я только периодически общалась с ним, но с 1956 по 1966 гг., вплоть до его отъезда в Ленинград, я выполняла обязанности его личного лаборанта. Мы вдвоем занимали его кабинет, часто работали у него дома. На все свои выезды по памятникам он брал меня с собой. Даже один отпуск в 1963 году я провела с мужем у него на даче в Коктебеле, где за бесконечными вечерними разговорами он много рассказывал о себе. По мере того как ушли и уходят люди, близко знавшие его, я осознала свой долг написать о нем. Потомки будут судить о Павле Николаевиче Шульце как об ученом не только по его работам, но и работам его учеников. Моя же задача другая - показать обычного человека.

Помню самое первое впечатление. Вдруг по музею забегали его сотрудники, с трепетом восклицая: «Идет профессор Шульц!!!». Затем я увидела человека небольшого роста с огненно-рыжей шевелюрой и бородой и с такими же веснушками, одетого, согласно веянию того времени, в солдатскую гимнастерку, с полевой сумкой через плечо. От него исходила мощная энергия и необыкновенное обаяние. Особенно поражал его взгляд - цепкий, пронизывающий, умный и очень добрый. Мне тогда, двенадцатилетней девочке, он казался небожителем.

Тогда я узнала, что он родился в Петербурге, отец его был ученый биолог, а дед по матери - профессор истории Н.Я. Аристов. В 1923 г. он окончил Петроградский университет, по специальности археология .и история искусства, после чего работал в Государственном Эрмитаже старшим научным сотрудником античного отдела Государственной Академии истории материальной культуры, доцентом ЛГУ и Академии художеств и постепенно стал крупнейшим специалистом в области скифской и сарматской монументальной скульптуры. С началом Великой Отечественной войны он ушел добровольцем в ополчение, был награжден орденом Славы и медалями. Выйдя из госпиталя после тяжелого ранения, в 1943 г. остается в Москве и работает старшим научным сотрудником, ученым секретарем ИИМК, зав. античным отделом ГМИИ им. А.С.Пушкина. Его кипучей энергии хватает и на преподавательскую работу в художественном институте им. В.И. Сурикова, и на искусствоведческом факультете МГУ.

Тавро-скифская экспедиция создавалась в тяжелое для страны время, еще не закончилась война с Японией, в стране был голод и разруха, но нашлись для этого довольно большие средства. Это было связано с большой политикой, с претензиями Гитлера во время Великой Отечественной войны на Крым как на истинно готскую (германскую) территорию. Задача же экспедиции заключалась в том, чтобы всесторонне изучить материальную культуру коренного населения и доказать обратное. Не обошлось без перегибов, запрещалось даже упоминать слово «готы».

Помимо организации экспедиции, Павел Николаевич развернул в Крыму огромную просветительскую работу. По средам в краеведческом музее проходили лектории, посвященные истории Крыма, охватывался большой временной период от палеолита до позднего средневековья, устраивались и выездные лектории по городам и селам Крыма.

Для меня это было настоящими праздниками, особенно когда выступал Павел Николаевич. Он был великолепным лектором. Но праздниками - не только для меня. В Крыму во время оккупации оставалось много интеллигенции, которая не смогла эвакуироваться. После освобождения полуострова им это поставили в вину, они стали изгоями. Подвергаясь гонениям, многие боялись выйти без особой нужды из дома, предпочитали лишний раз не показываться в людных местах.

Павел Николаевич Шульц узнал адреса оставшихся в живых членов Таврической ученой комиссии и преподавателей Таврического университета, врачей и прочих представителей интеллигенции, каждого лично посетил на дому, благо город тогда был не так велик, и пригласил на лектории. И они пришли в тщательно отглаженных, заштопанных и заплатанных одеждах -все, что осталось от многих лет лишений и что уже нельзя было поменять на кусок хлеба. Но у всех была какая-то особая манера держаться с достоинством и как ни странно они и их жены выглядели даже элегантно. Каждого у входа встречал Шульц не только рукопожатием, но и находил для них какие-то особые слова, всем дамам целовал ручки. Он сразу стал очень популярен в городе, когда он шел своей стремительной походкой по улицам, я часто слышала, как вслед ему восторженно восклицали: «Идет профессор Шульц!!!»

С первых дней работы Тавро-скифской экспедиции были впервые одновременно охвачены и изучены все памятники Крыма от палеолита до позднего средневековья. Он влюбляется в Крым, и это предопределяет его дальнейшую судьбу. Более 20 лет он целиком посвящает ему. Когда в 1948 г. Президиум АН СССР предложил П.Н. Шульцу организовать научно-исследовательскую базу Академии Наук в Крыму, он бросает престижную работу и квартиру в Москве, выпускает из рук уже пойманного журавля и устремляется в неизвестность. Он никогда не был членом партии, и это - только порыв. Понимая важность комплексного изучения Крыма, он собственными усилиями преобразовывает базу в филиал АН СССР, а он сам становится руководителем только одного из его отделов - отдела истории и археологии Крыма, бросив все свои силы на создание современной школы крымской археологии, неся высочайшую культуру взаимоотношений между людьми.

В Симферополе ему выделяют квартиру почти без всяких удобств, в связи с этим его быт полностью зависит от помощи домработницы и походов в городскую баню.

П. Н. Шульц, будучи человеком настроения, часто увлекшись, совершал неожиданные поступки. Так было с его переездом из Москвы в Крым, так же он ушел в ополчение. Он мне рассказывал: «Иду по улице, вижу колонну ополченцев в цивильной одежде, в обычных открытых полуботинках и без оружия. Я же заядлый охотник, имею походную одежду и сапоги, а главное, у меня хорошее ружье. Я сразу же побежал домой, быстро переоделся, все бросил посреди комнаты, отдал ключи соседям и побежал на регистрацию». Благодаря хорошему знанию охотничьих троп в окрестностях Ленинграда, он неоднократно совершал рейды в тыл врага, являясь партизанским проводником. Но он был тяжело ранен и обморожен, в результате ему ампутировали пальцы обеих рук и кончик носа. Научившись с фанатичным упорством писать и держать в руках различные предметы, он никогда не считал себя инвалидом и окружавших очень быстро убеждал в этом.

Если ему что-то не хотелось делать, он откладывал это, находя себе другое, на его взгляд более важное занятие. Так, например, уже в Крыму, редактируя монографию А. П. Ивановой по античной скульптуре, что он в конечном итоге сделал блестяще, он часто откладывал рукопись в сторону, хотя сроки сдачи сильно поджимали. Один раз, увлекшись чтением новой, только что поступившей литературы, и вспомнив о том, что сейчас появится А.П. Ивано8а за очередной отредактированной главой, он быстро собрался, ушел из дому в кино. Посмотрев фильм и подумав о том, что автор, может быть, опоздала и теперь еще ждет его, пошел в другой кинотеатр на следующий сеанс. Когда около 12 часов ночи он, весело насвистывая, пришел домой, то увидел у порога Анну Павловну. На следующий день, придя на работу, он мне сказал: «Анна Павловна как танк, надо же такое упорство и натиск, придется форсировать ее работу».

Павел Николаевич часто опаздывал на лекции, но его всегда терпеливо ждали. Нередко собравшись в дальнюю дорогу, он на перроне вокзала созерцал хвост уходящего поезда, но Иногда ему везло - задерживали отход или он догонял поезд на машине уже на следующей станции. В таких случаях всегда удивляло его олимпийское спокойствие.

Почти всегда он не сдавал вовремя годовые свои рукописи, тогда все сотрудники горячо доказывали ему, что он тянет отдел назад. Но все равно поступая по-своему, мне он говорил: «Ну не лежит у меня душа к этой теме сейчас, нет у меня вдохновения, сделаю потом». И с головой погружался в плановые рукописи сотрудников отдела. Делал он это не формально, всегда обогащал их ценными замечаниями и щедро одаривал новыми идеями, не жалея для этого ни времени, ни сил.

П.Н. Шульц мог по рассеянности надеть чужую шляпу, пальто, взять чужой портфель, потерять где-нибудь свой или надеть галоши на 3 размера больше, носить их, удивляться тому, что они увеличились в размере, закладывать туда газеты и, хромая, так ходить по городу. Но он никогда не ошибался, отсылая автора к тому или иному источнику в литературе или отчетах, начиная от палеолита и кончая поздним средневековьем. Он ежедневно читал кучу всякой научной литературы, иногда возвращаясь к давно прочитанному, и все это непостижимым образом укладывалось в его голове. У него всегда была очередная, пронумерованная общая тетрадь, в которую заносились основные . положения всех прослушанных им докладов и сообщений. То же он делал, посещая различные памятники археологии и архитектуры. Все это хранилось у него в идеальном порядке, и я видела их еще в самом конце 70-х годов, когда в Коктебеле, уже на пенсии, он что-то хотел найти.

Поэтому по любому вопросу Павел Николаевич всегда давал самую квалифицированную информацию, добавляя при этом и свое отношение к той или иной проблеме.

П.Н. Шульц очень увлекался охотой. В Крыму, купив дачу в Коктебеле, он любил охотиться в окрестностях, часто в ущерб каким-то делам. Он мне когда-то сказал: «Многие упрекают меня моим увлечением, думая, что это отвлекает от основной работы. Но именно только на охоте, наедине с природой, в тишине, я могу спокойно подумать, и именно здесь мне приходят в голову новые идеи и интересные мысли. Моя охота - это не только отдых, но и активный творческий процесс, новые работы».

П.Н. Шульц отличался исключительной добротой и отзывчивостью, удивительной незлопамятностью. Даже когда ему делали подлости, он отмахивался от них, мгновенно забывая, и в случае надобности активно, страстно помогал своим злейшим обидчикам. Он помог встать на ноги талантливой молодежи, беря ее на работу даже без среднего образования, обходя законы научных учреждений. Он очень верил в них, и многие оправдали его надежды, став учеными, широко известными не только у нас, но и за рубежом.

Обладая исключительной зрительной памятью, он одинаково уважительно относился к человеческой личности, будь то дворник или академик, с каждым он находил тему для беседы. Особенно это касалось женщин - когда в его рабочую комнату входила уборщица, он всегда уважительно вставал, раскланивался с ней, интересовался ее домашними делами. На этой почве у меня с ним бывали конфликты, так как мы работали в одной комнате. Часто, в силу необходимости, кое-какую работу мне приходилось делать стоя, тогда вставал и он. Если это продолжалось долго, он мне говорил: «Сядьте, пожалуйста, у меня срочная работа, а я не могу сидеть, когда Вы стоите».

Прекрасно изучив Крым, Павел Николаевич великолепно ориентировался на местности. Сколько раз, когда мы ходили на какой-нибудь памятник, он выводил к нему самым кратчайшим путем, ломясь напрямую без всяких дорог и троп. Иногда он брал с собой ружье, и тогда наш поход сопровождался выстрелами. Охота часто выручала нас в экспедиции, пополняя наш скудный рацион. Особенно помогло это в Каланчаке, на трассе Северо-Крымского канала.

Часто попадая в анекдотические ситуации, Шульц не терял чувство юмора и весело смеялся над своими промашками. Удивляло всегда еще одно обстоятельство: находясь даже в полевых условиях, он всегда выглядел подтянутым, всегда тщательно одет, всегда свежая рубашка, поражала его скромность. Имея боевые награды, никогда их не носил, даже колодок. Меня всегда удивляла и его непритязательность в еде. Иногда, обедая у него дома, разделяя его скромную трапезу, я вставала из-за стола голодной. Однажды, когда я еще не знала о дате его рождения, 23 октября, он мне сказал: «Я очень прошу прийти ко мне домой за рукописью к 8 часам вечера, раньше она не будет готова. На случай, если Вам придется задержаться, может быть, я не успею все сделать к сроку, лучше будет, если Вас будет сопровождать муж». И мы пришли. Дома была его жена, Валентина Алексеевна Головкина, и дочь Наташа, увидев нас, он радостно воскликнул: «А вот и гости! У меня сегодня день рождения!» Мы растерялись, особенно после слов его жены: «Павел! Почему ты не предупредил о гостях нас, ведь у нас на ужин только одна гречневая каша!» Была и бутылка сухого вина. В результате оказалось, что очень удачный день рождения зависит не от застолья, а от интересной и веселой компании. Павел Николаевич любил застолье, но только в хорошем окружении и всегда ограничивался одной или двумя рюмками спиртного. Я никогда не видела его в нетрезвом виде. Это правило распространялось и на всех сотрудников отдела. Традиции эти сохранялись какое-то время и после его отъезда.

Он никогда не позволял даже малейшей вольности в отношении женского персонала. Как галантный мужчина, он иногда делал сдержанный комплимент, никого не выделяя при этом. Хотя я была самой молодой в отделе и ровесницей дочери Павла Николаевича, он всегда обращался ко мне только по имени и отчеству. И лишь позже, в Коктебеле, в письмах и во время редких моих наездах в Ленинград, он стал называть по имени, но всегда на «Вы».

Будучи уже заведующим отделом, Павел Николаевич продолжал практику лекториев, привлекая на наши заседания всех, кто интересовался тем или иным вопросом. Программа каждого заседания заранее рассылалась в музеи и на кафедры исторического факультета нашего - тогда еще педагогического - института. Каждая пятница была занята. Я помню, как еще в начале 60-х гг. в отдел приходили профессор мединститута В.В. Бобин, автор латинского словаря профессор А.М. Малинин, уже немногочисленные члены Таврической Ученой комиссии и пр, Широко практиковались совместные научные заседания, часто выездные, с Бахчисарайским музеем и Херсонесским заповедником. В отделе выслушивались сообщения докладчиков из других учреждений или просто гостей г. Симферополя. Так в 1959 г. у нас впервые выступил сибирский геолог Л.В. Фирсов, что послужило началом долгого и плодотворного его сотрудничества с нашим отделом. Зачастую выступали с небольшими сообщениями о какой-нибудь случайной находке краеведы, школьные учителя. Даже если это был ничего не стоящий пустяк, Шульц очень уважительно общался с пришедшим, считая, что даже незначительное, мелкое сообщение может обернуться интересным открытием. После отъезда Павла Николаевича все это стало постепенно сходить на нет.

Он был любящим мужем, отцом, дедом - как трогательно возился он со своими внучками. И эта любовь, в конце концов, явилась основной причиной его отъезда в Ленинград. Ведь более 20 лет он жил здесь один, без семьи. Постоянным местом их жительства был Ленинград, где они располагались в одной комнате коммунальной квартиры в особняке, некогда принадлежавшем его жене - графине Головкиной. Лето они проводили на даче в Коктебеле и наездами навещали его среди года. Обслуживала его домработница, в Симферополе он имел квартиру, но, по существу, без всяких удобств. Этому была и еще одна причина. В середине 60-х гг. неожиданно на Боспоре в разгар экспедиционных работ умирает В.Ф. Гайдукевич. Мы, очень расстроенные, с Павлом Николаевичем в симферопольском аэропорту провожали в Ленинград фоб с его телом. Эта большая потеря для античного отдела ЛОИА обернулась потерей и для нас.

В ЛОИА нашлась только одна кандидатура, способная возглавить античный отдел, - это наш Павел Николаевич. Ленинфад для этого выделил ему отдельную квартиру в самом центре города, рядом с Дворцовой площадью. Да и зарплата была значительно выше. После долгих и мучительных колебаний он решился. Мне он перед отъездом сказал: «Мне уже стукнуло 65, многих моих ровесников и друзей уже нет. Они ушли. Я хочу обрести покой на земле своих родителей. Уже пора! Сергей Николаевич Бибиков о вас по заботится!» ¹. Не было торжественных проводов, но все знали, что лучшие годы своей жизни он отдал Крыму, живя здесь без семьи, испытывая многие бытовые неудобства.

В ЛОИА П. Н.Шульц успешно проработал с 1966 до 1974 г. и ушел по болезни. За заслуги в научной и научно-организационной деятельности он был нафажден Орденом «Знак Почета».

Теперь он все теплое время года, с весны до поздней осени, проводит в Коктебеле. Я с ним встречалась там, периодически навещая его. Он всегда жадно расспрашивал о событиях в отделе, но в Симферополь уже никогда не приезжал.

Последний раз он приехал в Крым не летом, а уже поздней осенью - так распорядилась болезнь. Прямой поезд до Феодосии был отменен, в связи с переходом на зимнее расписание. Поэтому он ехал через Симферополь. Поезд приходил ночью. Встречали его О.И. Домбровский, я и трое - тогда еще молодых - сотрудников, горячо желавших увидеть своими глазами Павла Николаевича. Кроме того, нужны были крепкие руки, которые помогли бы дойти ему от вагона на привокзальную площадь, к ожидавшей там машине. Я представила молодежь Павлу Николаевичу, пояснив ему круг их научных интересов. Глаза его загорелись веселым огоньком, и он внимательно посмотрел на них своим, так хорошо мне знакомым, пронизывающим взглядом. И я увидела не больного старика, а того самого «профессора Шульца», с которым впервые познакомилась более чем 35 лет тому назад. Это была наша последняя встреча. В сентябре 1983 г. его не стало. Он не дожил чуть более месяца до своих 82 лет². Его кремировали, но более года не удавалось получить разрешение, согласно его воле, на захоронение урны с прахом рядом с родителями на Волковском кладбище. Прошло уже около 20 лет после того, как он ушел от нас, но до сих пор иногда вдруг на какое-то мгновение передо мной мелькнет его лицо с очень доброй улыбкой.

Результаты научных исследований Павла Николаевича изложены в 60-ти научных работах, научных отчетах. Но сколько пылится на полках незавершенных работ, посвященных эпохе ранней бронзы в Крыму, таврам, монофафии о скульптуре и живописи Неаполя Скифского, о скифских степных изваяниях и многое другое. Оттачивая работы своих сотрудников, продвигая их в печать, он так и не удосужился подготовить к печати свои работы. Может быть, он надеялся на нас, думая, что завершим его дела мы?

Павел Николаевич был ярким представителем русской интеллигенции, которая пришла в этот мир в начале XX века и, несмотря на бури этого века, когда безжалостно вырывались все лучшие качества нашего народа, уцелела, сея вокруг себя доброту, порядочность, гуманизм, бескорыстность и всепрощение, покинув нас в том же веке. Многое безвозвратно ушло вместе с ней.